Разбитая статуэтка

– Вот, смотри, – сказала Ира, пропуская Машу в комнату.– Правда, она очень красивая? Просто необыкновенная. Это любимая мамина вещь. Она досталась ей от прабабушки.
Ира подвела Машу к кривоногому столику, на котором стояла небольшая фарфоровая композиция: на зелёном пригорке расположились две девочки, одна постарше, другая помладше, чуть круглее и ниже ростом. Их руки нежно переплелись, щёчки румянились. У старшей девочки на локте висела корзина с фруктами: яблоками, грушами и сливами – а соломенную шляпку украшали розы. У девочки помладше волосы были причёсаны, как у леди. Перед ними на траве розовощёкий карапуз играл с котёнком. Вся компания оставляла удивительное впечатление кротости, мягкости и грациозности.
– Ой, какие чудненькие! – воскликнула Маша и захлопала в ладоши. – Можно я возьму её в руки?
– Только очень-очень осторожно! Меня мама убьёт, если статуэтка разобьётся. Она мне говорила, что им много-много лет. Больше ста!
Маша осторожно, едва дыша, взяла статуэтку правой рукой, медленно поставила её на ладонь левой руки, поднесла к лицу и сквозь фарфоровых девочек посмотрела на Иру:
– Какие они подружки!
– Они – как мы, – ответила Ира.
Маша сделала серьёзное лицо, вернула статуэтку на место:
– Ты моя лучшая подруга, вот, – и Маша смешно наморщила нос.
Девочки рассмеялись и, взявшись за руки, запрыгали по комнате. Потом они включили магнитофон и устроили дикарские танцы под музыку, вскидывая вверх руки и ноги, мотая головами и подвывая в такт барабанам, пока обессиленные не упали на пол.
– Слушай, давай танцевать вчетвером, вместе с ними, – вдруг предложила Маша, указывая на фарфоровые фигуры.
– Что ты! А если разобьём?
– Не разобьём. Я буду крепко-крепко её держать! – и Маша умоляюще сложила руки на груди.
– Ну, хорошо, только крепко-крепко.
Маша вскочила, подбежала к столику и порывистым движением прижала к себе статуэтку. Девочки вновь, как сумасшедшие, закружились в танце, уже мало обращая внимания на музыку. Нечаянно Маша налетела на кресло, потеряла равновесие, и Ира увидела, как разлетаются по паркету белые осколки фарфора. Ах! Какие мелкие осколки! Маша и Ира замерли, не смея поверить своим глазам. Закончилась музыка. Наступила ужасная тишина. Ира нарушила её первой: медленно, твёрдым и ненавидящим голосом сказала:
– Убирайся из моего дома. Дура, тварь, идиотка. Сейчас, сию минуту, чтоб ноги твоей не было, чтоб ты провалилась, чтоб ты сдохла!..
– Ира, что ты говоришь? – Маша растерялась, и глаза её покраснели.
– Убирайся, тебе говорят, вон, гадина! – Ира замахнулась, и Маша, которая хотела подойти к ней, отступила в растерянности и бросилась из комнаты, глотая на ходу вдруг хлынувшие из глаз слёзы. Хлопнула дверь в прихожей.
Ира осталась одна. Она упала на колени и, ползая по полу, стала собирать осколки: голова, ещё голова, вот половинка котёнка, левая рука с корзинкой, большой кусочек, вот мелкие… Они выпадали из рук. Ира снова подбирала их. В спешке порезала палец. Вывалила осколки на журнальный столик, побежала к себе в комнату, принесла тюбик канцелярского клея. Осколки никак не хотели склеиваться. Никак. Их было много, они были мелкие. Ире попалась голова девочки в соломенной шляпке, и она изо всех сил прижала голову к плечам. В месте соединения фарфор противно захрустел. Спохватившись, Ира сообразила, что взяла не те плечи. В отчаянии она бросила всё и горько заплакала. Фарфоровая головка со стуком покатилась по полу и, уткнувшись носом в дальнюю ножку стола, остановилась. «Скоро придёт мама, подумала Ира, – что я ей скажу?» В груди как будто провалилось что-то и похолодело, сосущая пустота стала расти, расти. Ира не выдержала, оделась на скорую руку и выбежала на улицу. Она не очень понимала, куда и зачем бежит, – страх гнал её из дома.
На улице было уже темно и малолюдно. Шёл мокрый снег и таял на щеках, смешиваясь с солёными слезами. Ире было холодно и жалко себя, маму, фарфоровую статуэтку. Наконец она обессилела от слёз, ноги её подкосились, и девочка села на мокрый асфальт, спиной прислонившись к фонарному столбу.
– Кто это так противно плачет? – услышала Ира над головой неприятный скрипучий голос. Она съёжилась и заплакала ещё громче.
– Ну, вот ещё, рёва какая! – сказал голос совсем близко.
Ира открыла глаза – прямо напротив неё на корточках сидел старичок, сухонький и седой. Морщинистое лицо казалось чрезвычайно суровым, но взгляд больших сияющих глаз был тёплым и живым.
– Чего ревёшь, говори! – приказал он.
Ира, всхлипывая поминутно, рассказала, что случилось и как она в отчаянье убежала из дома навечно.
– Горю твоему помочь легко, – выслушав Иру, ответил старичок. – Сию же минуту, я готов выполнить любое твоё желание, но только одно желание, поэтому подумай хорошенько, прежде чем просить.
– У меня только одно желание и есть, только его никто не сможет выполнить.
– Об этом не беспокойся, – старичок усмехнулся в усы. – Итак, чего ты хочешь.
– Я хочу, чтобы фарфоровая статуэтка, которую разбила Маша, была цела и невредима, – и Ира грустно вздохнула.
– Так оно и будет. Иди домой и ни о чём не беспокойся.
Ира, конечно, не поверила, но, выговорившись, немножко успокоилась, отчаяние притупилось, к тому же она замерзла и проголодалась, поэтому, всхлипнув напоследок пару раз, девочка обречённо потупила голову и поплелась восвояси.
Мама ещё не вернулась с работы. Ира разделась. Пальто в прихожей повесила так, чтобы скрыть большое мокрое пятно на спине, оставшееся от сидения на мокром асфальте. Проходя на кухню, она на всякий случай с тайным и робким желанием чуда бросила взгляд в мамину комнату: фарфоровая композиция с двумя девочками, взявшимися за руки, и мальчиком, играющим у их ног, стояла на столике, как ни в чём не бывало. Ни единой трещинки. Фарфоровые девочки улыбались друг другу, в фарфоровой корзине лежали фарфоровые фрукты, фарфоровый карапуз был поглощён игрой с котёнком. Ира не поверила своим глазам, и в эту минуту раздался звонок – пришла мама.
– Здравствуй Ирочка, – сказала мама. – А где Маша? Я думала, что вы вдвоём.
– Я прогнала её.
– Прогнала? – мама подняла брови. – Что случилось?
– Она… – но тут Ира спохватилась: если признаться, почему она поссорилась с Машей, тогда придётся рассказывать и про разбитую статуэтку. Сейчас, когда всё так счастливо разрешилось, Ире этого очень не хотелось.
– Она плохая подруга.
– Ничего не понимаю, – мама пристально посмотрела на дочь. – Объясни, пожалуйста.
Но Ира надулась и замолчала, не зная, что придумать.
– Ну, хорошо, не хочешь говорить – не говори. Пойдём ужинать, я вкусненькое тебе принесла.
Поздно вечером, перед тем как лечь спать, Ира потихоньку спросила папу:
– Папа, а если бы статуэтка, которая на столике в маминой комнате, разбилась, мама бы очень расстроилась?
– Думаю, да. Видишь ли, это очень дорогая вещь, но, самое главное, это семейная реликвия, память рода что ли, память о бабушке, а потом она будет твоей памятью о нас.
– Ну, а как бы она расстроилась?
– Что значит «как бы расстроилась»?
– Ну, что бы она сделала?
– Заплакала бы, наверное. А почему ты спрашиваешь?
– Так просто.
– Если так просто, тогда иди спать, уже много времени.
– Спокойной ночи, папа, – Ира чмокнула папу в щёку.
– Спокойной ночи.
Весь следующий день Ира и Маша не разговаривали друг с другом. В классе они расселись на разные парты. Сталкиваясь нечаянно на переменах, отворачивались в сторону, всячески выражая взаимное пренебрежение. Ира не выдержала первой. Теперь, когда статуэтка была цела, ей стало немножко совестно за слова, которыми она обидела лучшую подругу. Так захотелось, чтобы ссора забылась, как будто её и не было. На большой перемене, отыскав Машу в столовой в компании подруг, она набралась мужества и первая попыталась преодолеть стену отчуждения:
– Ой, девочки, привет! Вы сегодня остаётесь на танцы?
– А тебе что? – Алёна, самая высокая ученица в их классе (мальчишки прозвали её Верстой), смерила Иру презрительным взглядом.
Ира хотела сделать вид, что не замечает алёниной враждебности, и приготовилась ответить примиряюще, но едва она открыла рот, как Маша, холодно глядя ей в глаза, громко, на всю столовую сказала:
– Не представляю, что такая кривоногая каракатица может делать на танцах. Ещё припрётся и, пожалуй, всех мальчишек распугает. Пойдёмте, девочки, не обращайте внимание на эту дуру.
Девочки, как одна, развернулись и отошли от Иры. Ира чуть не задохнулась от возмущения, но что было делать? И не расскажешь никому. Пока гнев и злость владели ею, Ира ни в ком и ни в чём не нуждалась. Она слышала лишь голос своего негодования и все мысли и чувства отдавала ему. И только теперь, получив коллективный отпор, Ира вдруг ощутила пустоту вокруг себя. Горькое сознание прошлой неправоты, обида на Машу, которую она не переставала считать справедливой, жалость к самой себе захватили её, и она чуть не расплакалась. Коекак досидела до конца уроков, ничего не слушая, с последним звонком собрала вещи и понуро поплелась домой. Но дома не стало легче. Уроки не шли в голову, есть не хотелось, не отвлекали ни видик, ни музыка. А стоило бросить случайный взгляд на злосчастную статуэтку, как слёзы подступали к горлу. Так прошла неделя. Маша её по-прежнему не замечала. Одноклассницы, видимо, настроенные Машей, смотрели косо. Учёба не клеилась, и оценки с каждым днём становились всё хуже.
В одно утро Ира, выйдя из дома, не пошла в школу. Надеясь на новое чудо, на случай, она отыскала то место, где встретила странного старичка. «Однажды помог – может быть, ещё раз поможет», – думала она. Весь день до позднего вечера Ира слонялась вокруг фонаря. Мимо проходили редкие прохожие, но того старичка среди них не было. Сколько Ира не выглядывала по сторонам, улица была печальной и пустынной. Совсем прозябнув, Ира поспешила вернуться домой до прихода родителей с работы, но слабая надежда ещё теплилась в сердце.
На следующий день всё повторилось: напрасное ожидание, тоска, холод. Надежда сменилась страхом: если узнают, как она два дня прогуливала школу, будет ужасный скандал. Но пойти в школу – значило выдать себя с головой. Потребуются справки, объяснения, вызовут родителей. И на третий день Ира опять не дошла до школы. Теперь уже она бродила, где придётся, не разбирая дороги, стараясь только не попасться на глаза соседям и одноклассникам. Когда вечером Ира вернулась домой, на пороге её встретила мама. Выглядела мама встревоженной и расстроенной.
– Где ты была весь день?
– В школе, – стараясь казаться равнодушной, ответила Ира, хотя в душе её что-то тонкое оборвалось, и коленки задрожали.
– Это неправда. Мне звонила ваша классная руководительница. Ты не появлялась в школе уже три дня. Где ты была всё это время?
– Ходила, – Ира отвела глаза, чтобы не видеть маминого лица, её негодующего взгляда.
Мама начинала терять терпение, но что могла ей ответить дочь? Что она поссорилась с Машей из-за разбитой статуэтки на столе, на которой теперь нет ни трещинки, ни царапинки, и после этого Маша и все девочки класса перестали дружить с ней? Что она два дня искала волшебника, который однажды ей помог? Бред какой-то. Кто в него поверит? У Иры мелькнула гаденькая мысль, выдумать про Машу что-нибудь такое, что объяснило бы их вражду и оправдало Иру в маминых глазах, но у бедной девочки и без то-го на душе было так скверно, так скверно.
Мамин голос становился всё резче и громче. Уже почти не контролируя себя, со словами:
– Иди, звони, узнавай, что вам задано на завтра, и делай уроки. Отец придёт, пусть он с тобой говорит! – мама ушла на кухню и хлопнула дверью.
Звонить было некому. Кое-как Ира сделала прошлое домашнее задание. Мама молчала. Не проронив ни слова, они поужинали и разошлись, каждая в свою комнату.
Закрывшись в комнате, мама достала из кейса документы, разложила листы и папки на письменном столе, некоторое время перебирала их бессмысленно, потом отложила всё и обхватила голову руками. Так прошло минут двадцать, в мучительной тишине. Неожиданно дверь открылась, и вошла Ира. Мама подняла голову. С лицом белее бумаги Ира подошла к туалетному столику, крепко взяла фарфоровых подружек в руки, подняла над головой и изо всех сил бросила об пол.

fairypot.narod.ru

fairypot@yandex.ru

Сайт создан в системе uCoz